добавляет его в свою кружку.

– Происходит много чего. – У него в руках маленький черный блокнотик. Я пододвигаюсь чуть ближе, под видом того, что мне тоже нужно молоко, но на самом деле хочу получше рассмотреть почерк, помня про адресованные мне записки. Не удерживаю равновесия и падаю ему на колени. Он с удивлением смотрит на меня:

– Что вы делаете?

– Простите, я случайно. Хотела взять молоко… – Щеки у меня горят, когда я сажусь на свой стул.

Дейл с хмурым видом передает мне молоко, и приходится сделать вид, что я добавляю его в кофе, хотя всегда пью черный.

– Знаю, я был не очень разговорчив, – в его голосе звучит сожаление. – Я работаю в тесном контакте с коллегами из управления по наркотикам. Они расследуют дела в округе и давно следят за событиями в Стаффербери.

Я забываю о том, что пыталась прочитать его записи.

– Что? В этом городке?

– Часто все и происходит в таких маленьких городках. Не всегда в больших. Здесь работает целая сеть, поставляющая кокаин. В теле Ральфа при вскрытии обнаружили немало наркотиков. Да и деньги, которые нашли в его вагончике, могут, по нашему мнению, означать, что он имел отношение к распространению.

– Вы хотите сказать, что он умер из-за наркотиков, а не потому, что его ударили по голове?

– Нет, убил его удар по голове. Я имею в виду, что Ральфа использовали как дилера. Он был легкой мишенью. Все детали нам пока неизвестны, но мы склонны считать, что его убил кто-то из членов банды.

Я вспоминаю, что Оливия рассказала мне утром. Про то, что Уэзли пришел домой с обувной коробкой и вторым телефоном. Пересказываю все это Дейлу.

– Думаете, он может быть связан с этим делом?

Сержант глубоко вздыхает.

– Им определенно интересно заняться.

Бедная Оливия… Она и так столько перенесла!

– И вот еще что…

Дейл снова смотрит в блокнотик. Я тоже туда заглядываю; в этот раз почерк видно лучше. Он не похож на тот, которым писали записки, что заставляет меня подозревать Оливию. Скорее всего, это она хотела уничтожить одну из них в огне. Хотя все равно это выглядит бессмыслицей. Если она написала мне записку, чтобы я прочитала, то зачем самой избавляться от нее? К тому же Оливия должна понимать, что я, скорее всего, сфотографировала их. Или просто знает, кто автор?

Возвращаюсь к тому, что говорит Дейл.

– …звонил человек из домика напротив. Его зовут Самуэль Молина. Он пытается разыскать своего брата.

– Почему он вам позвонил?

– Потому что вчера я дал ему свою визитку. Наверное, подумал, что я могу ему помочь.

Вспоминаю утренний разговор с Самуэлем и рассказываю про фото.

– У него шрам. Наверняка это тот человек, который следил за Оливией перед аварией.

– Да. После того как Самуэль мне его описал, я кое-что нарыл. – Дейл закрывает блокнот и достает из кармана телефон. На экране фотография какого-то договора об аренде. Он увеличивает изображение. – Это копия договора об аренде жилья за семьдесят девятый год, подписанная мисс Анастасией Ратерфорд и мистером Джон-Полом Молиной.

Я пытаюсь сообразить:

– Ратерфорд… Анастасия имеет какое-то отношение к Оливии?

– Это ее мать. Подозреваю – хотя точно мне неизвестно, просто на основании того, что Оливия родилась в августе восьмидесятого года, – что Джон-Пол ее отец. – Дейл несколько секунд молчит, давая мне время переварить информацию.

– Анастасия знает, что Самуэль здесь и разыскивает брата?

– Хм… Когда я его спросил про Анастасию Ратерфорд, ее имя ему ничего не сказало. Он не знал, что она когда-то была девушкой его брата. Если верить документу, Анастасия и Джон-Пол снимали квартиру над помещением, где была прачечная на Мейн-стрит. Там сейчас ювелирный магазин. В любом случае, в восьмидесятом Джон-Пол был осужден за контрабанду наркотиков.

– Что? – Голова у меня идет кругом. Начали с того, что этот человек со шрамом, возможно, был отцом Оливии, и пришли к тому, что его посадили за наркотики…

– Оливия знает? Наверное, это он преследовал ее. Почему не сказал, кто он? Почему исчез и заставил ее думать о нем все эти годы?

– Не думаю, что знает. Все пока еще слишком мутно.

– Что же с ним случилось после того, как его видели в Стаффербери в девяносто восьмом? Оливия говорила, что потом не встречала его.

Дейл убирает блокнот в карман пальто.

– Я проверял. Нет данных о том, что Джон-Пол Молина опять оказался за решеткой, и не похоже, что он выехал из страны. – Он отпивает кофе. Мой стоит нетронутый. – Мы как раз пытаемся все это выяснить. Почему он исчез так надолго и зачем вернулся сейчас?

– Надо снова поговорить с Оливией. Ее отец вернулся; известно, что он отсидел срок за наркотики. Оливия считает, что прошлой ночью ей вкололи наркотик. У Ральфа обнаружены в теле наркотики и спрятанные в вагончике деньги, потом Уэзли с этой коробкой и вторым телефоном… Это все связано? Или Оливия сочиняет насчет этого укола?

– Что-то здесь не складывается, – соглашается Дейл, смотря куда-то в пространство. – У меня есть версия… – Он пожимает плечами и смотрит на меня. – Мне кажется, Оливия знает больше, чем говорит.

Чувствую некоторое перевозбуждение, как будто выпила слишком много кофе. Ловлю себя на том, что притоптываю ногой.

«Все врут».

Оливия тоже меня обманывает?

– Она вполне могла отнести Ральфу наркотики, когда навещала его в день его гибели. Или деньги. Они из-за этого ссорились? Поэтому она плакала? Может, она входит в ту же группировку… – Я резко вскакиваю. – Навещу-ка ее. Посмотрим, что удастся выяснить.

Дейл качает головой.

– Нет, Дженна, идея не очень. Я сам собирался туда после того, как зайду к вам. Я вчера сказал ей, что забегу поговорить об аварии.

– Она может не сознаться вам, а мне скажет.

У Дейла озабоченный вид.

– Не знаю…

– Слушайте, Дейл, она ничего вам не скажет, замкнется в себе. Вы сами это знаете.

Он как будто готов со мной согласиться.

– Я могу разговорить человека, это моя работа. – Меня мучают сомнения. Я очень хочу доверять ему, но меня грызет что-то с тех пор, как Оливия сказала, что Дейл ее нашел около камней. – Скажите, а как вы оказались около камней вчера вечером? Почему не поехали домой, когда ушли от меня?

– Я хотел проверить одну зацепку. Мне приходится работать круглые сутки. – Дейл не смотрит мне в глаза. Он берет кружку и допивает кофе. Опять появляется чувство, что он чего-то не договаривает. – Ну что ж. Надо идти.

Мы идем в прихожую, и он смотрит, как я натягиваю сапоги.

– Дженна, –